Ньярлатхотеп прикрывает глаза, он не слышит, как юноша на ощупь пятится, он все еще грезит. Там где скрежет зубов и стоны, мир, достойный названия- геенна огненная, окутанной дымкой ядовитого тумана. В этом мире, молодежь, те, кто еще не умер, не покончил собой,  чьи легкие еще не сгнили, переполнившись отравленной землей, сходят сума в поисках острых ощущений, чтобы поднять уровень адреналина в крови. Иные, коим ведома склонность к крайностям среди людей, превосходно пользуются этим, создав неподалеку от собственных городов жестокие аттракционы. Гиганские цилиндры катают по полю, усеянному людьми. Как говорили эти букашки- 2х зайцев одним ударом? Те кто не умирают, отдают дань нагасам, большая часть из которых- это бывшие люди, которые живут на таких полях, совсем озверев от своего голода. В отличии от высших нагасов они не способны контролировать свой голод, не могут собой управлять, ими правят инстинкты, они уподобились личинкам, обитающим на мертвечине, и жиреющим день ото дня. Древние их держат за скатину, которую  легко кормить, таким вот образом, и которой легко манипулировать. Если ты остался жив в таком месте, то начинаешь чувствовать бесстрашие, здесь не нужны наркотики, здесь  люди сами себя обманывают, разум затуманивается и они сами бросаются в пасти обезумевших зверей, несовершенных нагасов.
Среди сотен ночей, люди с "открытыми глазами", блуждают совершенно лишенные воли, желаний, опустошенные, точно живые мертвецы, но сейчас в отдельных умах точно разряды вспыхивают мысли- кто я? Что я чувствую? Что я думаю? Где я? Что со мной происходит? Почему? Как быть дальше?
Они задают вопросы, задумываясь вдруг о себе, подобные же вопросы задают их близкие и родные. Они теряют друг друга в эти предрассветные часы, каждый остается незамеченным за горестями отчаявшегося человека и внутренней болью, которую они унять не в состоянии. Их не волнуют другие, им остается жалеть лишь себя, ибо изменить они ничего не могут
Все просто, все очень просто…, -нашептывает черный Странник в их умы,- никто никогда не задумывался обо мне, никто никогда не задумывался и о тебе, никто ни о ком не думает...
Этот сон-  еще одно разрушение от Ползучего хаоса, структура- взаимосвязь элементов объекта, обеспечивающая его целостность и тождественность самому себе…. Нарушено. Человечество  нарушено в самой своей структуре.
Ньярлатхотеп оборачивается, позади нет никого, только белая мгла, алые капли, сочившиеся из ослепленных глаз человека, давно скрылись под слоем снега. Это место напоминает ему мрачный Лэнг, темный лик бороздит слеза, которая застывает и становится одной из тысяч узоров на молодом и бледном теле. Он прерывает связь с флейтой Азатота. Отчетлива слышна беспорядочная, бессвязная, лихорадочная мелодия. И горы содрогнулись, и белые волны сошли на выгоревшие равнины. Он идет на этот пульсирующий аритмичный звук.
Вот, он- Арон, или то, что им было. Главная флейта Шахиншаха Джиннов  разнесла его приятное юношеское тело в гигантскую опухоль, все клетки, все сегменты которой находятся в бесконечном движении, пожирая друг друга и рождая новые еще более уродливые формы. Это, а иначе и не назовешь, похоже на связку прожорливых червей уничтожающих друг друга и испражняющихся себе подобными. Сознание Арона живо, но оно как надтреснутая флейта, раскалывается на великое множество, собирается мыслями воедино, чтобы вновь повергнуть в хаос бурлящих эмоций, слов, воспоминаний, образов и мыслей. Арон не слышит Аль-Кхема, не может его видеть, но он взывает к нему, всем, что от него осталось. Из центра все разрастающейся опухоли слышится клокочущее бульканье.
Ньярлатхотеп хладнокровен и безжалостен, он не знает милости даже к тому, чьи страсти познал,  с кем сопереживал жизнь, маленькую или ничтожную, но все-таки жизнь. Однако, он не может допустить чтобы взбесившаяся флейта разорвала его человека, наполнив вселенную клочьями бесформенной мерзкой субстанции. Он ни этого хотел. Запахнув свой бледный саван, он растворяется, в плотный туман, который просачивается через постоянно гноящиеся зловонной слизью, кровоточащие и бесконечно вскрывающиеся язвы. Крадущийся хаос восстанавливает связь, восстанавливает тело. Вот снова эти бледно-зеленые глаза могут видеть, кожа безупречна, какой, пожалуй, не могла быть от природы. Арон учится кричать, но его связки способны выдать только хрип.
Ну, что, хочешь увидеть больше, вместо того, чтобы устраивать мне бунт?- Ньярлатхотеп спокойно улыбается внутри человека.
И пока сознание вновь по крохам восстановится, в разбитый комок с зияющими трещинами, в Неймане воцаряется умиротворение. Его тело принимает вертикальное положение, неестественно прямое, словно свечка и летит, без помощи крыл, без помощи искусственных аппаратов, оно летит. Только плавящий след позади, колыхание воздуха.
Хочешь увидеть мой новый сон? Я покажу…

Арон шел по темному коридору с облезлыми стенами, он искал Ньярлатхотепа. Все двери, которые вели когда-то в жилые секции, были выбиты, поэтому можно было просто заглянуть, как бы ни жили там когда-то люди, здесь и сейчас все было равно, бетонные сырые стены, осыпавшаяся штукатурка,  разъеденная до древесного праха мебель, разбитые окна. Он остановился около одной из квартир, у окна стоял вытянутый юноша в черном одеянии, он не был похож на один из тех обликов, что Эбонор принимал часто, но парень был уверен, что это он. К тому же, ему стало заметно легче, когда он приблизился. Окликнуть  Посланника Древних на сей раз, Арон не посмел, уже знал, чем это чревато. По улицам города, теперь уже называемого старым, а некогда бывшего крупным развитым мегаполисом, прокатился ливень. Это был первый ливень за столько лет кошмара и ужаса. Нейману, с еще не до конца разрушенной волей и осознающему происшедшее и происходящее хотелось бы верить, что ливень смоет все- яд почвы, отчаянье душ, следы иных созданий. Но это было бы слишком просто, он сел проржавевший край железной кровати и огляделся- со стен сочилась влага и слизь, они поросли странным непонятного цвета мхом. От всего это стены казались живыми,  казалось между трещин что-то шерудит. Шорох то затихал, то возникал вновь. В этот момент Арон осознал, что все равно, нет значимых вещей, явлений, действий или людей. Он здесь никому не нужен и первый вопрос, на который Ползучий Хаос ответил смехом, теперь застрял комом в горле. Вернее и не скажешь- «почему?», «а ты что уже решил, что избранный? Ты всего лишь оказался на моем пути, им мог бы быть, кто угодно». Нет уже людей, для которых он, что-то значил, нет никого, кто мог бы видеть это все и разделить с ним, все прогнули спины под «кнутом» и забыли себя, может быть, и его самого тоже нет. Ничего не имеет значения.
-Хватит, разговаривать с собой, ты ничем не лучше своих собратьев, думая, что видишь, не видишь ничего,- тихо произнес юноша у окна, -пойдем, прогуляемся.
Они спускаются в подземные города, ослепленные режущим светом, где люди, похожи на призраков, глаза их выцвели и пусты. Окраины- сектора беспредела, все пороки здесь доведены до крайности, извращены до предела, бледные тела в неистовстве совокупляются среди крыс, пожирающих их плоть. Смрад, который здесь присутствует невозможно выносить, человека вырывает, Ньярлатхотеп безмолвно продолжает путь, только теперь Арон замечает, что лица людей стерты, они не заметили лет, пролетевших в атрофии чувств и эмоций, лица сгладились и стали похожи, как одно. Нет грани между чувствами и мыслями, ничто не задерживается в голове, чувства стали простыми и не сдерживаемыми, по сути это звериные инстинкты, вяло содрогающие блуждающие тела.  Города масок.  Статичная боль привела к невероятным изменениям в подсознании, человек уничтожен изнутри, медленной коррозией, ржавчиной безволия, бессилия. Время предрассветных кошмаров прошло, но люди этого уже не замечают, для них существует вечный полдень, и ничто не уходит в тень. Яростный свет подземелий сжигает их кожу, некоторых разбивает обездвиженность,  Страшные рубцы стягивают мышцы, не давая им шевелиться. Вот, целый квартал уродливых статуй застывших со скрюченными пальцами, с изогнутыми телами, запрокинутыми головами, Здесь они лишены, даже взывать к бездушным звездам, искусственный неземной свет съедает их бесцветные глаза. Мертвые уже с пустыми глазницами. Разведи руки в стороны, и ты останешься среди них, в этом немом театре скульптур.
-Пошли, время собирать ключи, время открыть 7 врат,- Арон замечает, как лицо угрюмого юноши посещает мимолетная улыбка. Крадущийся Хаос приблизился к тому, что измысливал эоны одиночества.

Йог-Голонак возвращает парня в человеческую среду. Арон стоит на площади, площади построенной людьми, теперь по истечении времени ее не узнать, не узнать ни города не страны. Тьма, возопившая тысячей иных голосов, скрежетом зубов, стонами и неслышимыми мольбами уровняла все. Нет больших городов и малых, нет красивых и уродливых, нет богатых и бедных, сокрушенных нищетой. Остовы, едва различимые во тьме, просто игрушки для безжалостного ветра. Разбитая крошка плит под ногами вдавливается в черную, жирную землю с  хлюпаньем и писком, раздавленных насекомых или личинок. Арону хочется бежать, но бежать некуда, везде одно и то же, пожалуй, в этот миг он не прочь был бы оказаться и рядом со своим мучителем.  Толчок в спину заставляет его дрогнуть и ступить вперед, нагас превратился в мужчину. Даже в ночи его глаза надменные, гордые, холодные  пугают. Парень вязнет  в земле с тошнотворным запахом, какое-то мелкое создание с писком выдирает у него из под ног, что-то вроде тряпки. Вглядываясь в темноту, он видит, какого рода эта ткань, к горлу подступает ком, а сзади он снова получает толчок в спину и соскальзывает в туннель покрытый слизью, в долю секунды он замечает как поверхность вспыхивает яростным белым светом, ему приходится зажмуриться от рези по глазам. Что там происходит? «Очищающий огонь» -так они называли его до пришествия иных, так называют его некоторые иные. Только огню не ведомы грешники и праведные, он уничтожает последние следы, уничтожает невостребованную плоть. Как хирург срезает мертвую ткань с раны, так и луч света, «космический луч», «очищающий огонь» удаляет все, что стало иным, потеряло жизнь и очертания. Арон падает на что-то мягкое, на кучу не переработанных тел, теплый затхлый воздух окружает его. Здесь все еще теплится жизнь, надо ее только найти. Он вместе со Древним в обличии человека, продирается сквозь трупы и вываливается в служебное помещение, затем на улицу ярко освещенную искусственным светом. В городе людей царит затишье, запустение На короткий миг, он чувствует как Аль-Кхеми теряет связь, эта «дьявольская музыка разрывает сосуды», но не успевает прорваться сквозь кожу наружу, разрушить хрупкую структуру человеческого тела, и воссоздать из него новую бесконтрольною материальную вселенную. Арон падает на колени, чувствуя, как пульс волнами выбивает так, словно сотня древних барабанов взывает из глубин времени к чему-то, или кому-то…
Конструкция врат раскрывается, медленно разрастаясь хрупким сводчатым окном Древнего замка над  Араратом. Ньярлатхотеп призывает своего товарища, одинокое, как он сам безмолвие пустоты.
- Здесь я справлюсь один, вскоре присоединюсь, впрочем, вскоре здесь снова перестает быть, я явлюсь в нужный час, а ты следуй за ними. Ты скроешь от моего старшего брата вой его флейты, скроешь присутствие носителя…
Затерявшиеся среди снежного ветра слова доносятся до мрачной тени, застывшей у вершины конструкции, словно огромная тюль, которая  тотчас растворятся в ткани пространства.
Совладав с панической атакой, вызванной коротким звуком, «шепотом» свирели Азатотовой, Арон делает шаг, но крепкая рука мужчины позади, останавливает его.
-Дальше ты сам, ключей приводишь будешь сюда,- повелительным тоном говорит могущественный нагас.
Парнишка в ответ лишь усмехнулся, что ему помешает перейти на сторону сопротивления? Ясно что, по большей части то, что он хранит в себе уже столько лет, что кажется, целую невыносимую вечность. Но только правда в том, что во истину нет ничего невыносимого. Выдернув своевольно плечо из под тяжелой руки, Арон соглашается и уходит в сумрак улиц, где его накрывает тень Пустоты.