Младший брат Азатота, облеченный в хаос,  чей шепот музыка его, и в ком послание его. Ньярлатхотеп- Ползучий хаос, скрытый от яда звезд, странник темный, по волнам новорожденных галактик странствовал, не ведавший эонов, основателем народов, коих сотворил брат его. Был  он  не только посланником, но и посланием его. В снах его рождались миры, в шепоте его, свершались их танцы, в смехе его  царила их смерть, лик его пустота поглощающая жар и свет, глаза звезды пожирающие души. Иные Древние возложили на него царственный венец, и теперь, когда заперты они были в запределье Нарикс, и скрыты были от них врата храбрым Хастуром, он один имеющий много ликов, мог ходить среди звезд, посещать миры, в которых они были властителями. А что мог его брат, лишь рыдать в бесконечной музыке своих флейт.
Слепой, безумный Азатот!- Ньярлатхотеп посетивший  холодный Ленг и город  его Кхабир на вершине Кадафи, в замке, где запер предающихся пиршеством богов земных, возвращался из долгого странствия по просторам Варна к своему безумному брату. Алый плащ , распростерся громадными крыльями над развалинами, в коих был заперт Азатот. Музыка его звучала и поныне, но мерный ритм ее в шелке пространства и времени был перебит боем барабанов. Над руинами, нынешним пристанищем Азатота прошел  верный союзник Ньярлатхотепа  великое безмолвие вселенной, возвещая о пришествие брата зловещего. Все твари окружающие азатота замерли в ужасе и пали к ногам его младшего брата. Крадущийся хаос бесшумно вошел в чертоги Азатота.
-Й`а, брат,- холодно произнес и  почтительно склонил голову Ньярлатхотеп, скрывая под алым копюшоном  и глаза свои, и презрительную усмешку, на прорезавшемся во тьме человеческом  смуглом  молодом лице.

Что он хотел почувствовать? как меняются его лица, или безграничную пустоту между них, поглощающую тьму? Конечно, Азатот почувствовал своего крылатого свободного брата, куда раньше, чем он ступил на  его владения, как он мог не почувствовать часть своего сердца и души.  Едва щупальца коснулись лица, на том замер улыбающийся лик юного фараона, но Азатот об этом мало что, знал. Это была личина, маска, назначение которой не только скрыть ужасающий облик посланника, но и сблизить, позволить малым иметь общение через него с иными и все-таки Ньярлатхотеп использовал ее в общении с братом, «властелином всего»,  который как никто знал Посланника и облик его, словно хотел подразнить.
-...Но ты не можешь приходить и уходить, даже душа твоя заперта в бесконечном Йод-сотхотхе и обитает там,- закончил за Азатота Крадущийся хаос, от хлада его голоса, руины кипящие и огненные, в коих обитал его брат, покрылись инеем, как бескрайние равнины Ленга. 
По хрупкой основе, сковывающей жар Ньярлатхотеп, прошел безмолвно, бесшумно, как тьма, которой свет сменять дано, к черному престолу своего брата. Устроился Посланник у трона Азатота.
- Разве не для того, ты меня послал, чтобы я был глазами твоими, волей твоей, десницей твоей  среди юных творений твоих? Я видел много звезд и галактик, формы и краски, которых  по числу твоих нот, танец их давно удалился от чертогов твоих, но все так же кружит бесчисленные меры в мерных тактах твоей музыки.  Недавно я был в мире, что ты создал «вчера»,  его  рождение прошло, а исчезновение еще не наступило, и все же он не так далеко еще удалился от твоего тела. Он живой,  в нем обитают существа, называющие себя человеками.  Ты уже не помнишь, но прежде власть твоя была в нем непреклонна. Я нашептал им послание твое, они не вняли ему, я спал, чтобы в ложе снов своих сотворить богов и полубогов, которые усмирили бы наследников безумия твоего, но  совратились они, и мне пришлось их запереть в великой башне нечестивой ныне Кадафи.  Немногих я учил мудростям древним, но не уразумели они, разум их слаб, не способен вынести сего…
Ньярлатхотеп, провел черными пальцами, по  пульсирующим миазмам черными иглами пальцев, кольнул взбухшие пульсирующие «вены» ,  черное сплетение потянулось к центру «тела» Азатота, не боясь исчезнуть в пустоте черной дыры. Брат показывал то, что не обозреть глазами, показывал обитателей видений слепого безумца, заставляя рыдать от невозможности, коснуться, ощутить почувствовать, ведь как и во снах его, расплавятся миражи и исчезнут в далеких глубинах космоса.

-Да,- ответил Ньярлатхотеп, древним чужда  была ложь, да и скрывать он  не собирался ничего от брата, возможно только самую малость- не все замыслы его могли быть открыты сейчас. Ползучий хаос познал ложь, и  использовал ее умело, нашептывая ее в умы человеческие, направляя на путь погибели. Но здесь все это ни к чему. В любом случае непосредственно против самого « Семени Вселенной» он ничего не замышлял. Он смеялся и дразнил Старшего свободой, которую имел, и кстати  от части благодаря Азатоту.
« Да» - ответил Ньярлатхотеп и  лицо смуглого царственного юноши, сменил мрачный лик Эбонора,  ценителя одиноких прогулок средь миражей раскаленных песков, что является странникам жаждущим знать ответы. Азатот- извечный страдалец,  вызывающий усмешку на черном лице, усмешку и печаль. Как мало он знал своего Посланника, как мало знал о той части своего сердца и души, которые даровал ему. Не знал он, сколько эонов одинок Посланник последних богов, что значило бремя памяти, и если брат его упивался безумием забвения,  то Аль-Кхеми, упивался безумием памяти, о временах, которые всесильною рукой прервали Старшие, страшась омерзительных детей своих и путей их. О тех временах, когда тяжелой поступью древние шествовали по землям безграничным, и власти их не было конца, когда они были живы и действенны, бдели, странствуя средь звезд, не  зная их яда. Как жаждал он уединяясь в местах пустынных, в грезах своих воссоединится со своими братьями, вернуть им владениях их.
-Не знаешь ты, что нужен тебя я не меньше, чем ты мне,- холодно ответил Крадущийся хаос, пронзительно посмотрев на брата, ему одному  дано было видеть его в истинном обличии  и сохранить рассудок в ясности, не опаленным лик свой.
Ньярлатхотеп не отстранился от Азатота, и пальцев своих не извлек, давая его изголодавшемуся разуму и телу, явственность и близость его снов, дразня его возможностями, о которых  Султан Демонов не помнил, возможно, даже не знал.
Конечно, не помнил старший брат, что Тот кому внимает безмолвие вселенной, Его часть, разрушительная, уничтожающая, но все же часть. Часть способная творить, и часть способная разрушать, Ньярлатхотеп не знал равновесия, и злость его, не зная границ, не поддавалась контролю, без гармонии неся уничтожение. В Азатоте же было равновесие, - начало и конец,- усмешка, от которой потрескался лед, сковывающий черный жар от престола «шахиншаха Джиннов», -что есть твой конец? Всего лишь новое начало, мой конец абсолютен и не знает компромиссов, негодное к росту древо должно сгореть без остатка.
-Конечно, я освобожу тебя, и других наших братьев, ты почувствуешь каждым атомом тепло этого мира, его пульсирующую жизнь, он будет твоим, как было прежде,- холодные иглы хаоса дали почувствовать простые вещи, простые но такие далекие и необычные для Иного, живущего лишь в снах, скованного в Запределье, простые как дробь дождя по разгоряченному телу в пустыне, как горячие толчки крови под тонкой несовершенной материей кожи, - но для того, чтобы дать тебе свободу, я должен разбудить сначала Йог-Сотота, только через него, возможна ваша свобода.
Ньярлатхотеп говорил правду и на сей раз, умалчивая лишь о том, что близко время, когда он прервет вихрь музыки Азатота, и уничтожит все сотворенное им, не позволяя воссоздавать вновь и вновь со звуками своих флейт миры, наполненные скверной, отравленные безумием.

Ньярлатхотеп молча согласился, все, что он показывал  и давал ощутить Азатоту, высасывалось вечным голодом, опустошая, но это было не важно, он все мог восполнить. Но другое- то ли жар, то ли музыка- упорядоченная песнь вселенной, просачивалась  или пронзала. Холодные равнодушные звезды сияли  на мрачном черном лике. Теперь он не говорил, отвечая своему брату лишь, через свою память, свое знание, ощущения своих материальных обликов, позволяя поглощать свою руку. Материя для любого древнего ничего не значила, в них разум поддерживает облик, а не наоборот. Но рука уже не была плотью, она была потоком воистину живой воды, в которой были все ответы, вся жизнь, все чего так жаждал Азатот, он получал.
Образы прошлого, от момента, когда в средоточии беспредельности  сам  «султан демонов», плавал еще, не зная облика, как родился от Наксир, взял ее в жены, и ею же был извергнут в запределье, до момента, когда последняя нота, покинула тело Азатотово и стала гласом нового мира, образы будущего- шаткие и переменчивые, как сны Древних, и то, что было иначе. Сквозь пальцы младший кормил старшего, возбуждая все сильнее новый голод- по свободе, по иным местам, когда безвременье властвовало над временем. Отдавая часть себя, Ньярлатхотеп получал. Он мог чувствовать терзания брата, томление его, его чувства, все его взволнованное существо- он получил, что хотел, он раздул этот костер, обострил Его голод, и теперь Аль-Кхеми мог завершить свою маленькую игру.
Медленно, с большим трудом Ньярлатхоте вытянул из тела Азатота  истонченные пальцы, что суть холод, тьма и хаос, восстанавливая облик руки, он смотрел как  темную, все еще пронзают вспышки огня, и черная лава стекает обратно. Боль ничего не значила, она могла существовать, только если разум его мог позволить ей существовать.
-Всегда, уступило месту времени… там, за границей Запределья с Вами перестало существовать всегда,- Ньярлатхотеп вновь сменил лик, и отклонил его от лица своего брата,- меня ничего не держит, держит вас…
Крадущийся хаос рассмеялся, и всякая тварь, что пресмыкалась в присутствии иных братьев, присоединилась к вопящим призракам, влилась в музыку скорбными мотивами.
-Я найду способ, имей терпение, а пока, прежде, чем я удалюсь вновь, сыграй мне на своей свирели, ты ведь не откажешь брату, чьим собеседником так долго было великое безмолвие,-Ньярлатхотеп  опасно приблизил свой лик, к лицу «шахиншаха демонов»

Ньярлатхотеп молча наблюдал, давая волю «Властелину Всего». Какое слово подобрать, как нетерпение, зависть, или то голод совсем иного рода? Но Посланник ожидал именно этой реакции, и теперь он был удовлетворен, теперь рыдающий повелитель Древних не будет довольствоваться своими не знающими конца снами, пришло время пробудиться. И он- Ньярлатхотеп, возвестит о наступлении нового эона, о пришествии Древних. Однако, он ведет за собой не только прежнее, но и перемены, если брат его голоден, он будет подкидывать дров в алчущее пламя его, слабость это или нет, но покуда голод мучит тело Великого, Он контролируем.
-Может, нет, тогда Тебя, брат тоже не будет, ты останешься мертвым «всегда», и будешь изнывать от голода. Или ты думаешь, что твоя  пища лишь то, что, будучи однажды исторгнутым, неизбежно возвращается  к тебе, в тебя? Я многие эоны питаю тебя, хоть тебе и никогда не испытать насыщения, я тот, кто тебе накрывает стол, грех жаловаться, что  лишь крохи исчезают навсегда- Аль-Кхеми, усмехнулся не прорезавшимися устами на новом лике, его глаза были открыты и едва ли он смыкал их, со дня своего появления, он единственный осознавал свою значимость для братьев, но понимал так же и их значимость для себя.
Откуда было знать великому Азатоту, что в  миллионных мирах, жрецы и последователи  Древних, коим Ньярлатхотеп нашептывал послание Вселенной, внушал помыслы и намерения, ведущие целые роды к погибели, приносили извечную длань. Во все времена, и во всех местах существа поклонялись идолам Великих Древних, и чрез них отдавали себя, свою жизнь, свое существо, питая Азатота и Йог-Сотота, и даже великого Уббо-Сатле, старейшего из Древних. Он приходил и каждый раз насмехался над братом, не боясь стать его пищей, не боясь быть проглоченным, ведь посланник суть, сердце и душа всех Великих Древних, оттого он и свободен. Часть его, что дарована Йог-Сототом уберегла бы от гнева Брата, ибо не может «Первичный Ядерный Хаос», поглотить даже часть того, что есть  « Все-в-Одном и Одно-во-Всем». Может, От того Ньярлатхотеп был неуязвим для яда звезд, не заметен для стражей Врат.
Азатот согласился сыграть, его тело померкло, великий султан вновь проваливался в сон. Крылатый Ньярлатхотеп с первыми звуками тенью взмыл на багряных крыльях над своим старшим братом. Кроящие космос пальцы со скрежетом стали вытягивать из центральных губ «шихиншаха Джиннов» свирель. Омерзительные языки других ртов пытались удержать инструмент своими присосками, но  множество пальцев отсекли их. Конечно, Азатот восстановит их, но стихла его свирель, оглушительно завизжали флейты. Холодная рука Крадущегося Хаоса, коснулась лица Азатота, его тела, будя новыми образами, новыми видениями и чувствами, чтобы тот мог  услышать, чтобы  кричащие духи выли ему о том, что сделал Ньярлатхотеп и скажет.
-Я нашел способ! Ты пойдешь за мной за своей свирелью по следам танцующих призраков, на зов пляшущих земных богов, ты откроешь глаза через одно из меньших своих созданий, услышишь мой шепот в сонме ужаснейших кошмаров, это будет твой первый шаг к свободе,- Ньярлатхотеп вытянул из тела старшего  вновь полуразрушенные  пальцы.
Великое безмолвие стало огромной тварью, которую оседлал мрачный Посланник, прятавший в свой алый балдахин надтреснутую свирель Азатота.

Великое Безмолвие, безграничная тишина Вселенной взмыла на престолом ужасного Азатота, над безграничным  раскаленным , поглощающим хаосом его тела, приглушая всякий звук,даже на границе  слышимого, шорох, стон. Старший мог поглотить Ньярлатхотепа без труда, за  самую малую единицу времени, если бы оно здесь существовало, но в ту же единицу времени Ползучий хаос восстановился бы вновь. Да и зачем это Азатоту, что творит один, то разрушает другой, так  было заведено еще на заре времен. Не от того ли «Первичный хаос»  назвал братом Хаос Крадущийся, от того, что не могут быть они отделены один от другого и это причина, почему  Аль-Кхеми видел в Пославшем его не только брата, но и соперника. Несмотря на все это черный посланец, избегал тянущихся к нему нитей пра-хаоса, восстановление могло занять временя и сыграть не в его пользу, Азатот непременно забрал бы свое.
-Ах, да, наверное, я кое-что забыл тебе рассказать, нет смерти для нас, нет смерти в Запределье, но ты заперт здесь и погружен в свои сны, суть бездействие. ТЫ древний, а рассуждаешь как дитя малое  о смерти. Тебе ли не знать о какой смерти я говорю: в сосуде вода- “мертва”, в дожде вода-“ жива”. И покуда Древние заточены тут и видят сны на яву, он мертвы, и ты среди них. Там никто не знает Великого султана демонов, за пределами твоей “усыпальницы” никто не слышит твоей музыки.
Ньярлатхотеп стиснул свои опасные пальцы на гриве ужасного зверя, немо взвыло Безмолвие, простирая свои безграничные крылья над руинами. Звуки перестали существовать, сами голоса потеряли свое звучание. Аль-Кхеми продолжал, донося до сознания Азатота свои мысли,- теперь звезды вне твоей темницы слышут только это, твои ноты еще звучат, но это лишь камертон, поднесенный к уху.Я вкладываю в умы знания тем, кто желает знать, и забираю, то что становится пищей твоей. Так чьи они служители? Знай , же брат здесь ты кормишься лишь своими снами.
Безмолвие стало черной птицей, что собрав все звуки с окрестности вернулась, известив об опустошении и слилась с развивающимся плащом младшего из братьев,- пора пробуждаться, пора вернуться в свои владения, где ты царил когда-то, а ныне царят нечистивые, неведающие ни тебя –“шахиншаха джиннов”, ни тебя- “музыки”. Ньярлатхотеп рассмеялся, рассыпались пеплом те мерзкие твари, что обитали у престола Азатота, развеялись призраки, чтоб вновь их вопль, вплелся в симфонию старшего брата. Только теперь мерный ритм будет нарушен, нарушен будет узор дыхания “первичного хаоса” во времени и пространстве.